Всеволод Кожемяко, основатель бригады Нацгвардии Хартия, а в мирной жизни успешный агробизнесмен, рассказал NV о своем подразделении и собственном бизнес-подходе к войне.

Наша встреча с Всеволодом Кожемяко, добровольцем и основателем Хартии, 13-й бригады Национальной гвардии Украины, состоялась в кафе с символическим названием — 1654. Это в центре Харькова, а 1654 — официальный год основания города. Хотя и до этого на этих землях веками жили люди, преимущественно выходцы из Приднепровья. Так или иначе в этом году городу исполняется 370 лет. Но юбиляру не до празднований, а Кожемяко не до сантиментов.

Свой 11-й год в российско-украинской войне 52-летний владелец Группы Агротрейд, встречает в окопах Слобожанщины. Некоторые последствия войны хорошо видны из окна кафе. Изуродованный Дворец труда, построенный в 1916 году в стиле неоклассицизма и разбитый в 2022-м российской ракетой.

Еще в тот год бойцы Хартии, тогда добровольческого батальона, одними из первых вышли на границу с РФ. Теперь, закрепившись на линии огня, они, уже как 13 бригада Нацгвардии, готовы даже к тому, чтобы перешагнуть через государственную границу.

— В Белгород? — уточняет НВ.

— Почему только в Белгород? — переспрашивает Кожемяко, — Может и в Ростов.

Но на данный момент перед Хартией, как и перед всеми другими силами ВСУ на Харьковщине, стоит сверхзадача — отодвинуть врага, как минимум за реку Северский Донец, как максимум — перевезти за реку Стикс.

Оккупанты, на данном этапе проиграв битву за Харьков, отчаянно пытаются отыграться. И поэтому перебрасывают сюда свои подразделения из соседней Луганщины, а также ежедневно обстреливают Слобожанщину управляемыми авиабомбами (КАБами), атакуют позиции ВСУ с помощью многочисленных дронов и испытывают украинские силы обороны ежедневными вылазками диверсионно-разведывательных групп. Чаще безуспешно. Но всегда чудовищной ценой. Война — дело слишком дорогое во всех смыслах этого слова.

В разговоре Кожемяко традиционно лаконичен, в меру откровенный, не в меру острый. Журналист NV знаком с ним более 10 лет, поэтому обращаться друг к другу на «ты» было вполне естественно.

— Как сложился сегодняшний твой день?

 — Мы сегодня ездили утром по нашим позициям. Я с командованием бригады ездил. Комбриг награждал ребят. Ну, это традиционные внутренние дела.

— То есть сегодняшний день типичный?

— Просто пересидели в одном месте часок, там летал вражеский дрон. А так, в принципе, ничего чрезвычайного. Могу сказать, что общая интенсивность наступления врага упала, потому что они понесли большие потери в нашей полосе. Мы не даем ему расслабляться, стараемся продвигаться вперед, выбивать его с нашей земли. Если мы будем стоять, то эта линия фронта станет государственной границей. Поэтому наша задача — продвинуться в сторону границы и выбить врага. А если будет стоять задача продвинуться дальше, за границу, ну мы с радостью будем это выполнять при наличии силы. Мы уже очень вдохновенно это делали. У противника сейчас нет пехоты. Та пехота, которая была у них, мы ее стерли, и там сейчас они уже в пехоту суют на позиции кого попало. Мы слышим из перехватов, у них много «отказников», люди отказываются, не хотят заходить на позиции.

— Поэтому активных, как раньше, штурмов как были недавно уже нет. Да?

— То, что вот люди ходят по городу в шортиках, не означает, что там сейчас не гибнут люди непосредственно на боевой линии, не совершаются обстрелы, не летят КАБы, не работает арта, не работают дроны врага и тому подобное. Впрочем, я думаю, что инициатива сейчас на нашей стороне. Мы их выбиваем с позиций, их командование ставит им задачу восстанавливать эти позиции, брать их заново. Не так, чтобы они бежали и отступали. Такого нет. Но мы плотно работаем и дронами, артиллерией, собираем и анализируем информацию. Ну, тебе это не понять, ты же не захотел к нам в бригаду приехать и пообщаться с руководством.

— Я хочу приехать. Но не мимоходом. Так что я приеду, как только пригласишь.

— Приглашаю. Поэтому когда ты зайдешь на батальонные или бригадные КСП (Командование сил поддержки), то ты увидишь, что там ведется мониторинг, постоянно ведутся какие-то иные действия. Просто пехотных штурмов нет. Мы бьем их логистику, стараемся не дать им возможности нормально подвозить боекомплект, воду, еду. Это тоже деморализует, добавляет им неуверенности.

— Какова твоя персональная роль в Хартии?

— Я основал добровольческое подразделение Хартии. То есть это фактически был добровольческий батальон. Без зарплаты, без военного названия. Был собран мощный коллектив. А потом мы все вместе решили, что лучше мобилизоваться в регулярные войска и попробовать масштабироваться. Нас поддержал президент, министр [обороны], командующий.

— Тем не менее, определи, какая твоя функция сейчас?

— Я советник командующего Национальной гвардии Украины. Я являюсь добровольцем. Помогаю бригаде собирать средства, собирать кадры, организовывать рекламную кампанию, рекрутинг для того, чтобы был приток людей в бригаду. Помогаю с логистикой, участвую в других различных аспектах, в чем я очень хорошо разбираюсь. Собираю средства на дроны, РЭБы, на различные антенны, электронику, компьютеры, машины, оборудование. Я пользуюсь своими связями в мире бизнеса, определенным доверием, ведь все знают, что я 10 лет этим занимался. Я в этой стране являюсь экспертом высокого уровня, как эффективно потратить деньги на войну. Потому что знаю бизнес-составляющие, и где эти деньги берутся, и что такое расходы: постоянные, непостоянные, что такое экономия, что такое контроль и учет. Я более-менее разбираюсь в том, что такое война. Я в ней был, я в ней есть. Я могу гражданским людям нормальным языком, который они поймут, объяснить, для чего и что надо делать.

— Сейчас вы в Хартии провозгласили большой денежный сбор. Расскажи о нем.

— Большой сбор на дроны, цель собрать 40 млн грн. Мы уже почти 20 млн грн. собрали. Это как дроны для наблюдения, типа мавики, дневные, ночные, дроны-истребители. И главное на то, что государство, к сожалению, пока не предоставляет в нормальном объеме: антенны, ретрансляторы, инфраструктура, которую надо построить у тебя в полосе. Ты не можешь взять голый дрон, и он полетит что-то там поражать. Тебе надо наладить всю инфраструктуру в твоей полосе. А иногда несколько дронов должны вместе летать. Ретрансляторы, они тоже есть на дронах, чтобы была возможность получать картинку, видео, связь. Эта вся инфраструктура, она стоит бешеных денег. И она тоже уничтожается пид*рами. Пид*ры видят антенну, они ее пытаются уничтожить.

— Слушай, а есть какой-то приемлемый синоним слову «пид*ры»? Интервью могут читать дети.

—  (Думает) Нет. Итак, пид*ры видят антенну, радар, ретранслятор и пытаются уничтожить их. Сейчас самый большой расходный материал — это дроны, ретрансляторы, антенны и РЭБы. Мы знаем где, что покупать. Но даже этих 40 млн грн. надолго не хватит.

— Что еще крайне необходимо кроме определенного тобой?

— Надо обучать офицеров штаба. Обучать! Понимаешь? Обучать начальника штаба бригады, батальона, ротный уровень и так далее. Ты вот сейчас с умным лицом сидишь и смотришь на меня, а ты же вообще — «ноль».

— Я не «ноль», скорее «минус». Поэтому и спрашиваю тебя.

— Тогда я должен тебе пересказать полжизни. Итак. Смысл в том, что у нас [в бригаде] создана своя школа. Мы способны других обучать НАТОвским стандартам. Мы говорим о модернизации армии. Модернизация должна пройти в управлении. Британские, американские военные, им же не надо лезть в окопы, им достаточно попасть в штаб. Когда они видят, как работает штаб, как налажено управление, то именно это для них является показательным. Потому что, когда у тебя нет современного уровня управления, планирования, то какое тебе оружие не дали бы, сколько тебе людей не дали бы, они все погибнут. Понимаешь? Поэтому это вопрос и денег, и качественного менеджмента. Об этом надо заботиться. Я уже не говорю о машинах, о РЭБ, дронах, батареях. Оружие тоже некоторые фонды, кстати… вот фонд Вернись живым нам помогли. У нас часть оружия, минометы, гранатометы куплена за частные средства.

— Враг также быстро учится, также прогрессирует?

— Да, учится. Он меняет тактику. У нас враг очень опасен. Он достаточно гибкий. В определенных компонентах, они нас превосходят, по фортификационным сооружениям, оборудованию позиции. Они окапываются правильно и очень быстро. Без техники даже. Без экскаваторов. Они преобладают в количестве оружия. Они не превосходят нас только в силе духа, в креативности. Мы быстрее адаптируемся, быстрее находим решения. Но главное для нас — это иметь существенное преимущество в управлении. Это главное! Я чувствую, что мы делаем правильные вещи. И я чувствую, что собран мощный коллектив, что мы уникальны. Я реально живу этой идеей. Надо быть фанатом. У нас бригада фанатиков. Мы фанатики.

— Какие уникальные компетенции есть у твоего комбрига ?

— Неравнодушие, в первую очередь. Он военный. Он также работал в МХП, работал у меня (Агротрейд). Такие люди мыслят нестандартно, а таких много в этих компаниях. И поэтому он имеет навыки менеджмента, тайм-менеджмента и работы именно на результат. Потому что часто в армии результатом является процесс. Когда приходят к нам люди, не военные, из ТРО, например, я вообще не интересуюсь, кем они служили в ТРО. Я интересуюсь, кем они работали в гражданской жизни. Если из бизнеса, то из какого. Кем они там были. Понимаешь? В бизнесе, если ты чувствуешь, что у тебя что-то пробуксовывает, что ты топчешься на месте, то здесь нельзя делать вид, что ничего не происходит. Ведь ты заинтересован не в процессе, а в результате. Ты ищешь причину, что не так. Бизнес-подход — это главное.

Нам вообще надо пересматривать [военную] доктрину. Это глобальный вопрос. Любая кампания в бизнесе начинается с визии, с миссии, у нас ее нет. То есть нам глубинно надо пересматривать эти вещи и менять подходы. Мы очень далеки от такого решения. Нам нельзя двигаться маленькими шагами. Нельзя! Война, это хороший повод для изменений.